Я прошел войну и знаю, что такое паника. Услышав возглас «Окружение!», немало людей теряло власть над собой. Слабые духом кончали самоубийством. Другие поднимали руки. Сохранившие самообладание бились в окружении, да так, что в конце концов не только сами пробивались к своим, но и раненых выносили из огненного кольца.
В кино сегодня паника. Одни, теряя достоинство, проклинают вчерашних кумиров, суетятся, любыми путями зарабатывают средства в запас, у других в подсознании шевелится старое: нам помогут, вот будет постановление (а постановления как раз никогда не помогали искусству, а только губили его).
Формируется новая эпоха, когда никто не будет указывать крестьянину, когда пахать и сеять, когда нефтяник будет сам получать валюту за богатства, которые производит, когда художник может осуществить себя без указаний.
Никто не указывал Абуладзе поставить «Покаяние», Муратовой — «Астенический синдром», Панфилову — «Мать», они шли против течения, рисковали, это было для них личной необходимостью. Своими картинами они выводили кино из «окружения».
Таким же событием стал фильм Станислава Говорухина «Так жить нельзя». Но мы его обсуждаем неправильно. Тон задал устный выпуск «Кинопанорамы», состоявшейся сразу после премьеры в Доме кино. О фильме говорили так, словно это статья в газете. Да, публицистическая острота фильма обжигает, он призывает как набат. Меня поразили слова народного депутата СССР Николая Травкина: просмотр картины ускорил формирование Демократической партии России, в которой Николай Ильич избран председателем. Такое заявление может показаться известным преувеличением роли искусства. Но разве мы не знаем подобного примера из истории кино: в 1933 году картина «Броненосец «Потемкин» столь сильно повлияла на моряков голландского крейсера «Семь провинций», входившего в состав колониального флота, что они не только отказываются подавлять мятеж в индонезийском порту Сурабайе, но сами поднимают восстание.
Фильм Говорухина многих напугает, поскольку является своеобразным «нюрнбергским процессом» над теми, кто разорил нашу страну, вверг народ в состояние отчуждения. Естественно, инвектива направлена и в адрес КПСС, которая была и пока остается руководящей силой общества. Сегодня момент перехода власти к Советам мы переживаем как момент истины, и фильм, уверен, останется в истории как свидетельство происходящего. В то же время в нем есть опасное упрощение, которое меня кольнуло во время просмотра. Беспартийный Говорухин призывает меня, члена КПСС, выходить из партии. Я не осуждаю тех, кто по разным обстоятельствам вынужден был покинуть Родину, как и тех, кто по убеждению покидает КПСС. Такое делается раз в жизни, а потому вряд ли годится принимать решение на митинге, в состоянии стресса. Я помню панику, когда закапывали партбилеты. Это было в июле 42-го года. Развал Южного фронта, дезертирство, казалось бы, конец, но именно в это время вступали в партию. Так же поступил и я вместе с моим другом капитаном Колевым. Мы шли против течения. Может быть, мы тогда не государство — себя спасали. А сегодня? Я не могу состоять в одной партии с Егором Лигачевым и Ниной Андреевой. Но остаюсь в сцепке с Александром Яковлевым или, например, с моим другом Отто Лацисом, да и сколько таких лишь в первичной парторганизации Союза кинематографистов, где я состою на учете: Борис Васильев, Александр Гельман, Валентин Ежов, Георгий Кушниренко, Соломон Розен, Николай Суровцев, Тихон Непомнящий, Надежда Волченко… Не все их знают, но на каждого можно положиться. В стране нас немало таких. Мы остаемся в той части партии, которая решится взять на себя вину за происшедшее, покается перед народом, очистится от скверны и, отказавшись от привилегий, снова станет совестью общества. Коммунистам не будут мешать другие партии, конечно, если они будут поддерживать Советы. Потребуются новое жизнеустройство и новые вожаки, они уже возникают, они уже выходят на первый план жизни, им еще предстоит сказать свое слово.
Задумав сценарий, драматург сдает на студию предварительную заявку. Пусть эти заметки будут заявкой на статью о фильме Станислава Говорухина.
